Выжившим [litres] - Евгения Мелемина

дыша. Он выпустил тент, и тот бился на ветру, как гигантский полосатый парус.

– Их отвязывают в грозу! – пояснил, повысив голос до визга, Стэнли и потянулся к кольцам-креплениям второго полосатого полотнища.

– Этот даун нас утопит, – сказал Айви. – Он отвязывает нашу крышу!

Берт Моран неразборчиво выругался.

– Пойдем домой, Берт, – сказал ему Кирк. – Завтра продолжим.

Стэнли близоруко всматривался в пелену дождя, оставив в покое тент, и Кирк Макгейл все-таки обернулся посмотреть туда же, единственный из удаляющейся с поля троицы, кто ощущал чуть больше, чем полагалось.

Он увидел неподвижно стоящего у тентов Томми. Опущенные руки, волосы цвета запекшейся крови. Томми смотрел им вслед, и Кирк вздрогнул.

Именно такого взгляда в детстве Кирк ожидал от чудовища, живущего в шкафу. Прятался под одеяло, боясь увидеть, как Чудовище Дьявольски Жадно Смотрит.

«Сегодня я лишь присмотрю лакомый кусочек, Кирк, а завтра отгрызу тебе ножку, мммм, это будет вкусно…»

Глава 12

Плотина выдержала. Шлюзы работали как положено, и гроза оставила за собой хоть и вывернутый наизнанку, но целый и сохранный город. По улицам плыли многочисленные обертки, бутылки, окурки, презервативы и прочая грязь, обычно скрытая в урнах, по берегам реки и в подворотнях.

Закономерно выступило солнце, дожидавшееся своего часа за плотной завесой туч. Лужи и ручьи быстро испарялись, в жаре и духоте насыщая воздух мусорными миазмами и непроходимой густотой влажности.

В палате Кита было прохладно и свежо, работал кондиционер. Томми снова сидел на подоконнике и ел картофельный салат.

– Слушай меня, Кит…

«Слушай Томми Митфорда»

– Я придумал, что нам делать.

«Где твой отец, Кит? Ты должен перед ним извиниться»

– Тише, – сказал Кит. – Пожалуйста, тише!

– Хорошо, – сказал Томми, понизив голос. – Ты встанешь на ноги, и мы с тобой махнем в Неваду.

Он поднял голову.

– Что мы там будем делать?

– Ночевать в машине, стрелять по ящерицам. Выигрывать деньги в Лас-Вегасе и спускать их на виски и бега броненосцев. Взрывать ядерную бомбу посреди Меркури. Оборонять Зону 51 от туристов. Начинать апокалипсис. Вступать в половые отношения с восемнадцати лет. Переходить Спринг-Маунтинс…

Кит улыбнулся. Странные фантазии Томми граничили с реальностью на том тонком уровне, когда безумие получает шанс стать правдой. Томми соблюдал хрупкий баланс, легко выстраивая мосты между ненормальностью и нормой, а Киту не хватало именно такого моста.

– Ты до сих пор возишься с этой пьесой? – вдруг помрачнел Томми, кивая на стопку отпечатанных листов, лежащих под рукой Кита.

– Да, – сказал Кит. – Если я собираюсь устроить в Меркури второй Тринити, то для начала должен хотя бы разобраться с проблемами в школе. Пресса любит строчить биографии, и в моей точно не должно быть что-то вроде «в школе Кит Хогарт был спокойным неприметным мальчиком и ничего из себя не представлял». Хочу представить хотя бы императора Минди. В пьесе он выглядит полным кретином, но кого волнуют умственные способности императоров?

– Такую биографию припишут мне, – сказал Томми. – Тебе не о чем волноваться, футбольные достижения никогда не остаются незамеченными.

Кит бросил на него короткий режущий взгляд, на лбу моментально проявились глубокие морщины, раньше совершенно незаметные, а теперь выступающие все чаще.

– К черту футбол. Лучше быть незаметным тихим мальчиком, чем заметным квотербеком на подкашивающихся дрожащих ножках.

– Эту хренотень все равно вытащат наружу, – не согласился Томми. – Но и история драматического школьного актера, сыгравшего дерьмовую роль в дерьмовой пьеске – тоже невелика заслуга.

– Значит, от нас не останется ничего хорошего.

Томми собирался допить остатки апельсинового сока, но тут же отставил стаканчик в сторону и слез с подоконника.

– Точно, – согласился он. – От нас ничего не останется. Раньше меня это волновало, а теперь нет. Меня теперь мало что волнует, но все-таки есть еще пара важных вещей. Например, я не хочу, чтобы ты играл в этой пьесе. Знаю, что ты способен ввалиться на сцену и в инвалидной коляске. Знаю, что тебе кажется, этим ты исправишь то, что нельзя исправить. Я все твои надежды отлично понимаю, Кит. Но для меня важно, чтобы ты поверил мне и не замахивался на эту пьеску. Я согласен облажаться так же, как облажался ты, если в обмен ты пообещаешь забыть про Минди, роль и императоров. Идет? Я сотворю такое, что все напрочь забудут об этом чертовом матче. Сам знаешь – больше одной сенсации ни у кого в голове не держится.

– Зачем тебе это? – хмуро спросил Кит, прижимая к себе стопку рассыпающихся листов.

– Должна же быть справедливость в этом мире, – улыбнулся Томми. – Раз она не торопится решать мои проблемы, я наведу ее сам. Возьму дело под свой контроль.

«Невада, Кит, Невада. Ты понимаешь, что он имеет в виду? Ты знаешь, что от тебя зависит, остановится он или сделает все так, как уже задумал? Задумал и скрывает это под болтовней, как скрывал под болтовней все, чего по-настоящему хотел? Как ты поступишь, Кит? Его стоит отшлепать, как неразумного ребенка, решившего поиграться с зажигалкой и баллоном пропана. Скажи ему. Скажи ему. Скажи ему – стой. В нем больше нет страха, и это страшно. Люди должны бояться, Кит, иначе они превращаются в Томми. Вот в чем разгадка. Годы ты потратил на то, чтобы избавиться от страхов и обезуметь. Начинай бояться, Кит, немедленно начинай бояться, иначе тебе конец. Посмотри на Томми – ощути страх. Немедленно!».

– Задумался? – весело спросил Томми.

– По рукам, – медленно ответил Кит и протянул Томми ладонь. – Ты делаешь из меня полную сволочь, но я представил императора на инвалидном кресле и решил бросить эту затею к чертям.

Томми сгреб листы, с усилием смял их в огромный, колючий бумажный ком и швырнул в мусорную корзину. Пьеса Минди навсегда пропала из жизни Кита Хогарта, и стараниями Томми он даже не узнал, что Минди вычеркнула его из жизни пьесы куда раньше, чем случилось обратное.

– Где миссис Хогарт? – спросил Томми на прощание.

– Курит траву в канаве за больницей, – ответил Кит. – У нее без отца крыша едет напрочь.

– А моя молится, – хмыкнул Томми и криво улыбнулся.

Взъерошенные рыжие волосы красным пламенем горели над бледным лицом и темно-зелеными глазами, потерявшими всякий блеск.

Перед Китом Томми не пытался скрывать лицо того, кто полностью потерял страх.

Другое его лицо – официальное, улыбчивое, мальчишеское, хорошо действовало на врачей и на миссис Хогарт, у которой зрачки стали с булавочную головку, и на директора Деррика, утром снисходительно потрепавшего Томми по голове, и успокоило даже Берта Морана, Макса Айви и Кирка Макгейла.

Берту показалось, что Митфорд окончательно превратился в дурачка, Айви